Один день из жизни фотографа

[wildwilde]

Вечером концерт, а значит, утром я беру на работу не только контейнер с обедом, но и бережно завернутый в шапку фотоаппарат. Не могу взять с собой фоторюкзак, ведь тогда в него не поместится ни контейнер с обедом, ни книга, ни блокнот, все очень нужные вещи, ведь сегодня предстоит много кататься в транспорте.
Днем на работе старательно ни с кем не ругаюсь, хотя коллеги нарочно выводят из себя, и пью мятный чай, а все ради того, чтобы вечером как следует отснять концерт. День рождения альбома Nevermind группы Nirvana отмечают в Москве уже несколько лет подряд, но я бывал на этом мероприятии только год или два, в 2015 я пропустил из-за уважительной причины. Находился в том еще шоке от смерти Новикова, какие уж тут Нирваны да Кобейны.
После рабочего дня я ныряю со всеми в маршрутку, укутав уши в благодатный вакуум наушников, включаю музыку, но даже через нее слышно, как смеются коллеги и бормочут что-то дурацкое. Мне не очень интересно, поэтому - музыка. Перцы, Штабеля, Игги, Уэйтс, много песен, мы застряли в пробке на Кавказском, и водитель тащит наши бренные тела в белом мерседесе через Бехтерева.
Ныряю в метро, стараясь не попадать в один вагон с коллегами. Я люблю свою работу и уважительно отношусь к большинству коллег, просто рабочий день заканчивается в шесть, и нет ни малейшего желания напоминать, что я бухгалтер. Потому что через сорок минут я стану концертным фотографом, по версии многих музыкантов - лучшим фотографом в гранже. Это лживая лесть, но приятная лесть. Она дарует мне веру в себя и немного самоуважения.
Пересадка с Театральной на Площадь революции проходит с боем, прижимаю рюкзак с камерой к груди, опасаясь, что повредят мой единственный фотоаппарат и единственный концертный объектив. Но все благополучно кончается маленькой дракой в дверях, я по ролевой бугуртной привычке выношу тормознутых азиатов из дверей вагона, потому что они не дают мне выйти, пара вдохов, и вот я выхожу к бизнес-центру Арма. Когда-то я работал здесь, когда тут еще была жуткая разруха и ремонт, спал на полу в офисе, ожидая, когда в доме по соседству начнется репетиция группы Штабеля, но это все в прошлом, теперь тут чисто, скверы и красный кирпич. Наскоро ужинаю в кафе, попадая на большую скидку в четверть чека, это неплохо, с деньгами у меня не очень, и спешу в клуб "Театръ".
У дверей клуба большая очередь, иду вдоль нее, разговаривая с мамой по телефону. Я часто ей звоню, все-таки, мать у меня одна, и я люблю ее, даже когда она делает все, чтобы я злился и рычал. Очередь смотрит на меня неодобрительно, ведь я напролом иду в двери, мимо гардероба, и подхожу к охраннику.
- Добрый вечер! Я туда, - тыкаю пальцем в сторону большого зала. В углу у двери напротив, что ведет в малый зал, замечаю парня, ужасно похожего на Колю Позитива, но одергиваю себя - откуда тут ему взяться? Кобейник же! Какой тут, к чертовой матери, Коля? Не, показалось. Возвращаю взгляд на охранника.
- Еще нельзя.
- Я участник шоу.
- Покажите рюкзак.
Вот и все. Никакой сверки со списками. Я участник шоу и могу проходить в зал.
- Алкоголь, наркотики, колюще-режущие предметы есть?
- К сожалению, нет.
- К сожалению? - смеется тот, кто светит фонариком в недра рюкзака.
- Да. Ни упороться, ни защититься. Ужас, да?
- Проходите, - он смеется, а я закрываю рюкзак и иду в гримерку через зал. Так непривычно видеть зал "Театра" пустым. Точнее, зритель есть, это Кузьмич и он организатор. Бегу к нему, чтобы обнять и расцеловать.
- Сашка, плюшка, как я соскучился!
На сцене чекаются Sad Birthday, иду мимо них, целую Игоря в колючую щеку, обнимаю Женьку, который с возрастом становится такой страшненький, но все равно ужасно обаятельный. Женька возмужал. Волосы стали кудрявые, шея худой, взгляд резкий, голос ниже, зато осанка выдает в нем человека, который стал себя уважать. Хороший мальчик, он мне нравился всегда, с тех пор еще, когда группа называлась Blind Sandy.
Иду в гримерку, где сильно пахнет алкоголем и холодом улицы. От резкого тепла начинаю задыхаться, лезу в карман за игналятором, вдыхаю горькое лекарство, расширяющее бронхи. Кашель отступает, и можно нормально поздороваться с друзьями. Вот они. Из Тамбова, Москвы, Питера. Вот они, мои ребята. Я так скучаю по ним, несмотря на то, что нам совершенно не о чем говорить. Они не меняются.
Наташка, худая, похожая на симпатичного утенка, угощает меня вегетарианской шарлоткой и иван-чаем. Чувствую себя неловко в компании пьющих и курящих, и если бы не Наташка, было бы совсем неуютно. А так - даже веганы есть. У Наташки торчат из дырок в джинсах худые загорелые коленки. Ее хриплый голос я узнаю из тысячи таких голосов.



Расчехляю фотоаппарат, чтобы сделать пару кадров в гримерке. Прошу всех не смотреть в камеру и не делать напряженные лица. Через пять минут все забывают о том, что ведется съемка закулисья, расслабляются, я становлюсь невидимым, могу делать, что хочу.
Концерт начинается, я снимаю из-за кулис, так как администрация клуба потеряла - по их словам - фотопит. Свет галимый, настроение сильно портится, не люблю выдавать скверный результат не по своей вине. На сцене Женя, Игорек и их коллеги по группе. Они начинают играть, занавес расползается в стороны, и зрители вскакивают с пола, ломятся к сцене. Я оцениваю контингент. Школьники, совсем мелкая студентота, все уже пьяные, в майках с Кобейном, все ломятся к сцене, трясут головами. Мне они все неприятны, потому что пьяных как-то недолюбливаю. Они пытаются лезть на сцену, но я сталкиваю их обратно в толпу. Нечего мне тут провода вырывать, стейдждайверы недоделанные. Сперва сделайте то, что позволит вам выйти на сцену на законных правах, потом прыгайте. Вот с такими довольно злобными настроениями я поснимал половину выступления, и сбежал от силиконового дыма, который заставлял кашлять так, будто туберкулез уже разъел легкие. Сажусь на диван в гримерке, достаю ингалятор. Тяжело больному с камерой, прыгать надо, думать, а голова болит от кашля, и думать не получается.
Первая группа сходит со сцены, я ловлю Женьку, чтобы сказать, что он умничка. И иду, чтобы снимать Танго. У вокалиста, Паши, есть брат-близнец, Саша, и часто они развлекаются тем, что прикидываются друг другом. Они и правда очень похожи. А иногда, если Саша припоздал, с ним никто не здоровается, так как принимают его за Пашу, а с Пашей уже все виделись. Неловко получается. Я до сих пор их не различаю. Я снимаю Танго и снова бегу в гримерку, спасаясь от дыма и в поисках бутылки воды. Я слушаю разговоры других людей, вижу, как они пьют ром, как бегают курить, и вся эта жизнь течет мимо меня, хотя я сижу тут же, вроде как в эпицентре. Ощущения странные.
На сцене Прана, я делаю несколько кадров, снимаю портрет для Кирилла, у него скоро день рождения, я хотел бы подарить ему этот портрет.
Наташка, подзарядившаяся шарлоткой и чаем, с развевающимися от вентилятора волосами, очень красивая, теплая и светлая. Они играют хорошо, как всегда, у них уровень, но звукорежиссер что-то наворотил, и все смешалось в кашу, слушать не хочется. Делаю несколько кадров и сбегаю домой, попрощавшись со всеми, до кого дотянулся.
По дороге подбираю Вована, который играл в Малифо на Павелецкой, и мы едем домой вместе. Я кашляю не переставая. Он рассказывает про игру.
И уже дома, в половине второго ночи я получаю привычное "Когда будут фотки?"
Скоро, друзья мои, скоро.