И если есть в кармане пачка сигарет, то я нокин он хевенс дорс
много букв - фрагмент "Телени"Пока я стоял в нерешительности, мне показалось, что я услышал слабый стон. Я прислушался. Все было тихо.
Нет, все-таки это был стон — тихий предсмертный вой. Он, казалось, доносился из белой комнаты. Я содрогнулся от ужаса.
Я бросился туда.
При воспоминаниях о том, что я там увидел, у меня кровь стынет в жилах. «Лишь только я вспомню, содрогнусь, и трепет объемлет тело мое».
Я увидел лужу загустевшей крови на ослепительно белом меховом ковре, и Телени, наполовину распростершегося на полу, наполовину — на покрытой медвежьей шкурой тахте. В груди его торчал маленький кинжал, и из раны все еще сочилась кровь.
Я рухнул на него; он еще был жив; он стонал. Он открыл глаза.
Раздавленный горем, охваченный ужасом, я совершенно лишился рассудка. Я отпустил его голову и зажал ладонями свои пульсирующие виски, стараясь собраться с мыслями и как-то помочь моему другу.
Нужно ли вынуть нож из раны? Нет, это может убить его.
О, если бы я был хоть немного сведущ в хирургии! Но поскольку я ничего в этом не смыслил, мне оставалось лишь позвать на помощь.
Я выбежал на лестничную площадку и крикнул что было сил: «На помощь, на помощь! Пожар, пожар! Помогите!»
Мой крик прокатился по дому как раскаты грома. Тут же выбежал швейцар.
Я слышал, как открывались окна и двери. Я снова крикнул: «На помощь!» и, схватив бутылку коньяка, стоявшую в буфете в столовой, поспешил к моему другу. Я намочил ему губы и постепенно, капля за каплей, влил в рот несколько ложек бренди.
Телени вновь открыл глаза. Их застилала пелена, они были почти мертвы; только обычная печаль его взгляда стала такой невыносимой, что зрачки были похожи на мрачную зияющую могилу; они причиняли мне невыразимые муки. Я не мог выдерживать этот скорбный застывший взгляд; я оцепенел; дыхание мое остановилось; я разразился судорожными рыданиями.
«О, Телени, зачем вы убили себя? — стонал я. — Как вы могли усомниться в моем прощении, в моей любви?»
Очевидно, он слышал меня; он попытался что-то сказать, но я не уловил ни единого звука.
«Нет, вы не должны умирать, я не могу с вами расстаться, вы — моя жизнь».
Я почувствовал, как он слабо, еле уловимо пожал мою руку.
Появился швейцар и в ужасе замер в дверном проеме.
«Врача, ради бога — врача! Возьмите кеб скорее!» — умоляюще проговорил я.
Стали приходить и другие люди. Я жестом велел им уйти. «Закройте дверь. Никого не впускайте, но ради всего святого приведите врача, пока еще не слишком поздно!»
Люди стояли поодаль и со страхом наблюдали это ужасающее зрелище. Телени снова зашевелил губами.
«Тихо! Тишина! — прошептал я яростно. — Он что-то говорит!»
Меня мучило то, что я не мог разобрать ни единого слова из того, что он хотел мне сказать. После нескольких тщетных попыток, мне удалось расслышать: «Прости!»
«Прощаю ли я вас, мой ангел? Да я не только прощаю вас, я отдал бы за вас жизнь!»
Его скорбный взгляд стал еще мрачнее, однако в нем появилась тень радости. Мало-помалу глубокая печаль наполнилась невыразимой сладостью. Я больше не мог вынести его взгляда; он терзал меня. Горящий в нем огонь проник в мою душу.
Он снова произнес целую фразу, из которой я скорее угадал, чем расслышал два слова: «Брайанкорт... письмо».
После этого силы совершенно покинули его.
Я смотрел на него и видел, что его взор затуманился, окутался легкой дымкой, он меня уже не видел. Глаза потускнели и стали стеклянными.
Он не пытался говорить, губы его были плотно сжаты. Несколько секунд спустя он судорожно открыл рот; он задыхался. У него вырвался тихий прерывающийся хрип.
Это был последний вздох. Страшный предсмертный хрип. В комнате воцарилась тишина.
Нет, все-таки это был стон — тихий предсмертный вой. Он, казалось, доносился из белой комнаты. Я содрогнулся от ужаса.
Я бросился туда.
При воспоминаниях о том, что я там увидел, у меня кровь стынет в жилах. «Лишь только я вспомню, содрогнусь, и трепет объемлет тело мое».
Я увидел лужу загустевшей крови на ослепительно белом меховом ковре, и Телени, наполовину распростершегося на полу, наполовину — на покрытой медвежьей шкурой тахте. В груди его торчал маленький кинжал, и из раны все еще сочилась кровь.
Я рухнул на него; он еще был жив; он стонал. Он открыл глаза.
Раздавленный горем, охваченный ужасом, я совершенно лишился рассудка. Я отпустил его голову и зажал ладонями свои пульсирующие виски, стараясь собраться с мыслями и как-то помочь моему другу.
Нужно ли вынуть нож из раны? Нет, это может убить его.
О, если бы я был хоть немного сведущ в хирургии! Но поскольку я ничего в этом не смыслил, мне оставалось лишь позвать на помощь.
Я выбежал на лестничную площадку и крикнул что было сил: «На помощь, на помощь! Пожар, пожар! Помогите!»
Мой крик прокатился по дому как раскаты грома. Тут же выбежал швейцар.
Я слышал, как открывались окна и двери. Я снова крикнул: «На помощь!» и, схватив бутылку коньяка, стоявшую в буфете в столовой, поспешил к моему другу. Я намочил ему губы и постепенно, капля за каплей, влил в рот несколько ложек бренди.
Телени вновь открыл глаза. Их застилала пелена, они были почти мертвы; только обычная печаль его взгляда стала такой невыносимой, что зрачки были похожи на мрачную зияющую могилу; они причиняли мне невыразимые муки. Я не мог выдерживать этот скорбный застывший взгляд; я оцепенел; дыхание мое остановилось; я разразился судорожными рыданиями.
«О, Телени, зачем вы убили себя? — стонал я. — Как вы могли усомниться в моем прощении, в моей любви?»
Очевидно, он слышал меня; он попытался что-то сказать, но я не уловил ни единого звука.
«Нет, вы не должны умирать, я не могу с вами расстаться, вы — моя жизнь».
Я почувствовал, как он слабо, еле уловимо пожал мою руку.
Появился швейцар и в ужасе замер в дверном проеме.
«Врача, ради бога — врача! Возьмите кеб скорее!» — умоляюще проговорил я.
Стали приходить и другие люди. Я жестом велел им уйти. «Закройте дверь. Никого не впускайте, но ради всего святого приведите врача, пока еще не слишком поздно!»
Люди стояли поодаль и со страхом наблюдали это ужасающее зрелище. Телени снова зашевелил губами.
«Тихо! Тишина! — прошептал я яростно. — Он что-то говорит!»
Меня мучило то, что я не мог разобрать ни единого слова из того, что он хотел мне сказать. После нескольких тщетных попыток, мне удалось расслышать: «Прости!»
«Прощаю ли я вас, мой ангел? Да я не только прощаю вас, я отдал бы за вас жизнь!»
Его скорбный взгляд стал еще мрачнее, однако в нем появилась тень радости. Мало-помалу глубокая печаль наполнилась невыразимой сладостью. Я больше не мог вынести его взгляда; он терзал меня. Горящий в нем огонь проник в мою душу.
Он снова произнес целую фразу, из которой я скорее угадал, чем расслышал два слова: «Брайанкорт... письмо».
После этого силы совершенно покинули его.
Я смотрел на него и видел, что его взор затуманился, окутался легкой дымкой, он меня уже не видел. Глаза потускнели и стали стеклянными.
Он не пытался говорить, губы его были плотно сжаты. Несколько секунд спустя он судорожно открыл рот; он задыхался. У него вырвался тихий прерывающийся хрип.
Это был последний вздох. Страшный предсмертный хрип. В комнате воцарилась тишина.
@темы: Мы из XIX века, то есть явно не отсюда, Оскар! Я принес тебе перо и бумагу - напиши обо мне!